Facta Ficta

vitam impendere vero

Nietzsche thinking

[MA-WS-269]

Возрасты жизни

Сравнение четырёх времён года с четырьмя возрастами жизни — это достопочтенная глупость. Никакому времени года не соответствуют ни первые, ни последние двадцать лет жизни — если, конечно, проводя такое сравнение, не довольствоваться представлением о белизне волос и снега и подобными играми красок. Первые двадцать лет — это подготовка к жизни вообще, ко всему году жизни, своего рода затяжной новогодний праздник; а последние двадцать лет огладываются, осознают, приводят к строю и гармонии всё пережитое до сих пор: вот так же, только в миниатюре, мы делаем в каждый новогодний праздник с ушедшим годом. Но между ними и впрямь простирается время, которое напрашивается на сравнение с временами года: время между двадцатью и пятьюдесятью годами (если вести счёт целыми десятилетиями, хотя само собой понятно, что каждый должен уточнить для себя эти грубые рамки, сообразуясь со своим опытом). Эти три десятилетия соответствуют трём временам года: лету, весне и осени — зимы в человеческой жизни не бывает, если только не называть зимой, увы, нередко наступающие суровые, холодные, одинокие, мало обещающие, бесплодные полосы болезни. Годы от двадцатого до тридцатого: горячие, душные, грозовые, пышно произрастающие, утомляющие, годы, когда человек восхваляет прожитый день, утирая со лба пот: годы, когда работа кажется нам тяжёлой, но такой нужной, — эти годы от двадцати до тридцати суть лето жизни. Зато следующие десять — это весна: воздух то слишком тёпел, то слишком холоден, постоянно движется и возбуждает, повсюду течёт сок, дружно растут листья, благоухают цветущие деревья и кусты, много пленительных утр и ночей, работа, для которой нас пробуждают птичьи песни, настоящая работа по душе, своего рода наслаждение собственным здоровьем, усиленное предвкушающими надеждами. И, наконец, годы от сорока до пятидесяти: таинственные, как всё замершее; подобные высокой и широкой горной равнине, по которой гуляет свежий ветер; ясное безоблачное небо над нею, неизменно глядящее с тою же кротостью весь день вплоть до ночи: время урожая и глубочайшего веселья — это осень жизни.