[MA-WS-73]
Честная живопись
Рафаэль, которому важнее была церковь (насколько она могла платить), чем, как и лучшим людям его эпохи, предметы церковной веры, ни на шаг не уступал требовательному экстатическому благочестию многих своих заказчиков: он не терял своей честности, даже в той картине-исключении, которая изначально была задумана как хоругвь, — в «Сикстинской Мадонне». Здесь ему вдруг захотелось написать видение — но такое, которое могло быть и было и у молодых дворян без «веры», видение будущей супруги, женщины умной, с благородною душой, молчаливой и очень красивой, держащей на руках их первенца. Пускай старики, привыкшие молиться и преклоняться, чтят в этом образе, подобно старцу слева, нечто сверхчеловеческое: а мы, что помоложе — так, кажется, взывает к нам Рафаэль, — станем по правую руку, подле прекрасной девушки, которая своим приглашающим, отнюдь не подобострастным взглядом говорит зрителям: «Не правда ли — эта мать и её дитя являют собою зрелище приятное и притягательное?» Этот лик и этот взор отражают радость, возникшую в лицах зрителей; создавший всё это художник наслаждается на такой лад и сам, добавляя свою радость к радости адресатов искусства. — Что касается черт «спасителя» в лице младенца, то Рафаэль, честный человек, который не желал писать душевное состояние, в существование которого не верил, учтиво обманывает своих верующих зрителей; он написал игру природы, не такую уж и редкую — взгляд мужчины, идущий из глаз младенца, и притом взгляд честного, готового прийти на помощь мужчины, видящего бедственное положение. Такой взгляд обычно сочетается с бородой; если бороды тут нет и одно и то же лицо несёт на себе выражения двух разных возрастов жизни, то это приятный парадокс, который верующие растолковали себе в духе своей веры в чудеса, — чего и следовало ожидать художнику от их искусства толкования и вкладывания.